Любовь - удивительное чувство, но оно не только чувство, оно -
состояние всего существа. Любовь начинается в тот момент, когда я вижу
перед собой человека и прозреваю его глубины, когда вдруг я вижу его
сущность. Конечно, когда я говорю: “Я вижу”, я не хочу сказать
“постигаю умом” или “вижу глазами”, но - “постигаю всем своим
существом”. Если можно дать сравнение, то так же я постигаю красоту,
например, красоту музыки, красоту природы, красоту произведения
искусства, когда стою перед ним в изумлении, в безмолвии, только
воспринимая то, что передо мной находится, не будучи в состоянии
выразить это никаким словом, кроме как восклицанием: “Боже мой! До чего
это прекрасно!..” Тайна любви к человеку начинается в тот момент, когда
мы на него смотрим без желания им обладать, без желания над ним
властвовать, без желания каким бы то ни было образом воспользоваться
его дарами или его личностью, - только глядим и изумляемся той красоте,
что нам открылась.
Когда я нахожусь лицом к лицу с человеком, которого вижу глазами любви,
не глазами безразличия или ненависти, а именно любви, то я приобщаюсь
этому человеку, у нас начинается нечто общее, общая жизнь. Восприятие
человека происходит на глубине, которая за пределами слов, за пределами
эмоций. Верующий сказал бы: когда я вижу человека в этом свете, в свете
чистой любви, то я вижу в нем образ Божий, икону. Знаете, каждый из нас
представляет собой икону, образ Божий, но мы не умеем этого помнить и
не умеем соответственно относиться друг к другу. Если бы только мы
могли вспомнить, что перед нами икона, святыня!.. Это совсем не значит,
что такая икона во всех отношениях прекрасна. Мы все знаем, что порой
случается с картиной великого мастера, или с иконой, или с любым
произведением искусства, с любой формой красоты: любая красота может
быть изуродована - небрежность, обстоятельства, злоба могут изуродовать
самый прекрасный предмет. Но когда перед нами произведение великого
мастера, картина, которая была отчасти изуродована, осквернена, мы
можем в ней увидеть либо испорченность, либо сохранившуюся красоту.
Если мы смотрим на эту картину, на любое произведение искусства глазами
изумленной любви, то видим прекрасное, а об остальном можем горевать,
плакать. И мы можем решить, порой, всю жизнь отдать на то, чтобы все
поврежденное в этом образе, в этой картине, в этом произведении
искусства - восстановить. Это дело любви: посмотреть на человека и
одновременно и увидеть в нем его неотъемлемую красоту - и ужаснуться
тому, что жизнь сделала из него, совершила над ним. Любовь - это именно
и есть крайнее, предельное страдание, боль о том, что человек
несовершенен, и одновременно ликование о том, что он так изумительно,
неповторимо прекрасен. Вот если так посмотреть на человека хоть один
раз, можно его полюбить, несмотря ни на что, вопреки всему, что
бросается в глаза другим людям.
Как часто бывает, что любящему другого кто-нибудь скажет: “Что ты в нем
нашел? Что ты в ней нашел?” - и человек дает совершенно бредовый ответ:
“Да разве ты не видишь, до чего она прекрасна, до чего он красив?..” И
оказывается: да, так оно и есть, этот человек прекрасен, потому что
любящий видит красоту, а нелюбящий, или безразличный, или ненавидящий
видит только раненность. Вот об этом очень важно не забывать.
Чрезвычайно важно помнить, что любовь реалистична до конца, что она
объемлет человека всецело и что она видит, она зряча, но вместо того,
чтобы осуждать, вместо того, чтобы отрекаться от человека, она плачет
над изуродованностью и готова жизнь положить на то, чтобы все
болезненное, испорченное было исправлено и исцелено. Это - то, что
называется целомудренным отношением к человеку, это - настоящее начало
любви, первое серьезное видение.
Мы все думаем, будто знаем, что такое любовь, и умеем любить. На самом
деле очень часто мы умеем только лакомиться человеческими отношениями.
Мы думаем, что любим человека, потому что у нас к нему ласковое
чувство, потому что нам с ним хорошо; но любовь - нечто гораздо
большее, более требовательное и, порой, трагичное.
В любви есть три стороны. Во-первых, человек любящий дает, хочет
давать. Но для того, чтобы давать, для того, чтобы давать совершенно,
давать, не делая получающему больно, нужно уметь давать. Как часто
бывает, что мы даем не по любви, настоящей, самоотверженной, щедрой
любви, а потому, что, когда мы даем, в нас нарастает чувство своей
значительности, своего величия. Нам кажется, что давать - это один из
способов утвердить себя, показать себе самому и другим свою
значительность. Но получать от человека на этих условиях - очень
больно. Любовь только тогда может давать, когда она забывает о себе;
когда человек дает, как один из немецких писателей сказал, как птица
поет, от избытка своего: не потому, что требуется, вынуждается у него
дар, а потому, что давать - это песнь души, это радость, в которой
можно себя забыть для радости другого человека. Такая любовь, которая
умеет давать, гораздо более редка, чем мы воображаем.
С другой стороны, в любви надо уметь получать; но получать, порой,
гораздо труднее, чем давать. Мы все знаем, как мучительно бывает
получить что-нибудь, испытать благодеяние от человека, которого мы или
не любим, или не уважаем; это унизительно, оскорбительно. Мы это видим
в детях: когда кто-нибудь ими не любимый, кто-нибудь, в чью любовь они
не верят, дает им подарок, им хочется растоптать подарок, потому что он
оскорбляет самую глубину их души. И вот для того, чтобы уметь давать и
уметь получать, нужно, чтобы любовь дающего была самозабвенной, а
получающий любил дающего и верил безусловно в его любовь. Западный
подвижник Венсан де Поль [7] , посылая одну из своих монахинь помогать
бедным, сказал: “Помни - тебе нужна будет вся любовь, на которую
способно твое сердце, для того, чтобы люди могли тебе простить твои
благодеяния…” Если бы мы чаще это помнили, мы меньше удивлялись бы, что
окружающие без радости, иногда со сжимающимся сердцем обращаются к нам
за помощью и ее от нас получают.
Но даже там, где и давать, и получать - праздник, радость, есть еще
одна сторона любви, которую мы забываем. Это - жертвенность. Не в том
смысле, в котором мы обычно о ней думаем; например, что человек,
который любит другого, готов на него работать, лишать себя чего-нибудь,
чтобы тот получил нужное; что родители могут себя лишать необходимого
ради того, чтобы дети были сыты и одеты и иногда получали радость от
подарка. Нет, та жертвенность, о которой я говорю, более строга, она
относится к чему-то более внутреннему. Она заключается в том, что
человек готов по любви к другому отойти в сторону. И это очень важно.
Ведь порой бывает так между мужем и женой: они друг друга любят сильно,
крепко, ласково, радостно. И один из них ревнует мужа или жену - не по
отношению к кому-нибудь, который вот тут, теперь может поставить под
вопрос их любовь, а по отношению к прошлому. Например, отстраняются
друзья или подруги детства; отталкиваются куда-то в глубь воспоминаний
переживания прошлого. Тому, кто так безумно, неумно любит, хотелось бы,
чтобы жизнь началась только с момента их встречи. А все то, что
предшествует этому, все богатство жизни, души, отношений кажется ему
опасностью; это что-то, что живет в душе любимого человека помимо него.
Это одна из самых опасных вещей. Потому что человек не может начать
жить с какого-то, даже самого светлого дня встречи с любимым, дорогим
человеком. Он должен жить с самого начала своей жизни. И любящий должен
принять тайну прошлого как тайну и ее уберечь, ее сохранить, должен
допустить, что в прошлом были такие отношения любимого человека с
родителями, с друзьями, с подругами, такие события жизни, к которым он
не будет причастен, иначе как оберегающей, ласковой, почтительной
любовью. И здесь начинается область, которую можно назвать областью
веры: веры не только в Бога, а взаимной веры одного человека в другого.
Человек начинает любить другого, потому что вдруг, неожиданно для себя
самого, видит в нем что-то, чего он раньше никогда не видел. Бывает:
молодые люди, девушки принадлежат к какому-то общему кругу, живут бок о
бок, работают вместе, принимают участие в общественной жизни. И вдруг
тот, кто до сих пор никем не был замечен, делается центром интереса для
одного из этого круга; в какой-то момент один человек другого увидел не
только глазами, но каким-то проникновением сердца и ума. И этот
человек, который был просто одним из многих, вдруг делается
единственным. Человек тогда предстает с новой красотой, новой глубиной,
новой значительностью. Такое видение может длиться годами, может
продолжаться всю жизнь. Но порой, по прошествии какого-то времени, это
видение тускнеет (как бывает, когда солнце отойдет от окна и вдруг
сияние этого окна тускнеет). И вот в этот момент вступает вера. Вера
вот в каком смысле: вера как уверенность, что то, что было когда-то
увидено, а теперь стало невидимым - достоверно, несомненно. Такой верой
мы все живем, более или менее. Бывают моменты особенных встреч,
глубоких, волнующих; потом мы возвращаемся к обычной жизни: но снова
оказавшись лицом к лицу с человеком, связанным с этим переживанием, мы
знаем, что видимое нами - не весь человек; что в нем есть такая
глубина, которую мы теперь больше не можем прозреть. И мы относимся к
этому человеку по-новому.
...И потому, что мы любимы, потому, что с нами случилось это чудо: что
кто-то в нас увидел не дурное, а прекрасное, не злое, а доброе, не
уродливое, а чудесное - мы можем начать расти, расти из изумления перед
этой любовью, расти из изумления перед тем, что этой любовью нам
показана наша собственная красота, о которой мы не подозревали. Я
говорю, конечно, не о той внешней, поверхностной красоте, которой мы
все кичимся: чертами лица, умом, чуткостью, талантом - нет, о другой
красоте.
И вот нам надо помнить, что единственный способ возродить человека,
единственный способ дать человеку возможность раскрыться в полноте -
это его любить; любить не за его добродетели, а несмотря на то, что он
несовершенен, любить просто потому, что он человек, и потому, что
человек так велик и так прекрасен сам по себе. В это мы можем верить
всегда. Мы не всегда можем это видеть, только глаза любви могут нам
позволить прозреть это. На человека можно смотреть безразличным взором
- и тогда мы ничего не видим, мы замечаем только внешние проявления,
черты лица, расцениваем человека так же, как мы расцениваем все прочее:
собаку, лошадь или предмет, который мы хотим купить. Нам надо учиться
видеть человека таким, какой он есть в самой своей глубине, в самой
своей сущности, и соответственно к нему относиться. Так относится к нам
Бог. Бог нас любит не потому, что мы хороши, Бог к нам милостив не
потому, что мы заслуживаем милость или любовь: Он нас просто любит.
Если мы способны быть благодарными за то, что нас кто-то - Бог или
человек - может полюбить без всякого основания, просто потому, что его
сердце через край переливается к нам, мы можем стать другими людьми...
Взято на Лиру удевушки, а вот ссылки к сожалению не осталось
|