Говорят, что на свете нет чудес. Но в этом повествовании предстанет чудо спасения людей по их вере в силу и помощь Божией Матери.

10 декабря 1943 года последний раз Знаменская церковь в Иван-городе отпраздновала свой престольный праздник - Знамения Божией Матери. Посредине храма, убранная цветами, светилась особо чтимая икона Божией Матери. Прихожан собралось немного. Служили епископ Павел (Дмитровский), настоятель храма о. Евгений Яхонтов и протодьякон Юдин, славившийся великолепным басом. Настроение было приподнятое - торжественное. Особенно старались певчие, вкладывавшие душу в свое пение. Сегодня Владыко Павел сам преподнесет певчим памятные жетоны. Но в этой торжественности было и предчувствие надвигающихся грозных событий. Шла война. Фронт приближался и в любой момент мог оказаться здесь. Молились жарко. Кто за любимых близких, сражавшихся на войне, кто за уже положивших душу свою други своя, а кто и за без вести пропавших.

В середине января о. Евгений после всенощного бдения объявил приказ немецкого командования об эвакуации города, закрытии храма и призвал в последний раз помолиться у иконы Знамения Божией Матери.

В Знаменской церкви, как и в других церквах Нарвы, работал дамский кружок, который составляли активные прихожанки. Они занимались благотворительностью и помогали церкви в уборке, украшении храма к праздникам. Поэтому у каждой болело сердце за будущее храма.

Уцелеет ли? Сохранится ли? А главное — всех волновала судьба иконы Знамения Божией Матери. Решено было взять икону с собой.

В последнюю минуту перед уходом из Нарвы члены дамского кружка Александра Николаевна Лукьянова и жена регента Анна Михайловна Пекарева вошли в храм и с трепетом (обе были очень религиозны) достали икону из киота, завернули в чистый платок и унесли с собой.

23 января 1944 года группа нарвитян в 26 человек из взрослых и детей тронулась из Ивангорода в путь. В этой группе объединились несколько семейств: Лукьяновы, Пекаревы, Китшель и сестры Аксеновы. Иван Дмитриевич Пекарев был регент «милостью Божией»; он правил хором Знаменской церкви. Сестры Аксеновы — известные в Нарве певицы. Стоило им собраться вместе, как квартет был готов. Особенно красивый голос был у Елены Петровны, она обычно солировала.

Никому не хотелось уезжать с насиженного места. Дорога не сулила ничего доброго, жаль было маленьких детей, но и ждать более было нельзя. У Лукьяновых была лошадь и дровни. Погрузив на них скарб, пищу и маленьких детей, тронулись в путь. За дровнями шли взрослые, укутанные кто во что (трещал мороз), с рюкзаками за спиной, а кто и с детскими саночками, на которых лежали вещи.

Выходить на шоссейную дорогу было нельзя, так как она была вся запружена военными машинами. Надо было перебраться на противоположный берег Наровы, где жили родственники Лукьяновых и где в земле был вырыт большой погреб, который мог вместить всех.

Под вой снарядов и гул артиллерии благополучно перешли по крепко скованной льдом реке Нарове и вскоре вышли к знакомому месту. Здесь решили заночевать и, быть может, пережить самое страшное время.

Первой внесли в укрытие икону. Когда молились за благополучный переход реки, снаружи начал разыгрываться бой. Было такое чувство, что с ивангородской стороны бьют прямо по нарвскому берегу. Земля гудела, совсем рядом рвались снаряды и шрапнель. Временами бой утихал, и тогда казалось, что Нарва вот-вот сдастся. Выходить из погреба было страшно.

Несколько дней и ночей провели в погребе, боясь показаться на глаза немцам. Бой не утихал, а разгорался все сильнее и сильнее. В какой-то момент все были обнаружены немецким военным, который закричал, угрожая расстрелом и требуя уходить. Было уже поздно, быстро темнело. С большим трудом упросили его позволить остаться только на одну ночь из-за детей. Но как же ужасна была эта ночь! Обстрел города с каждой минутой усиливался. Стоял сплошной гул. Снаряды рвались где-то совсем рядом, казалось, что вот-вот один из них угодит прямо в погреб. Все притаились, ожидая самого страшного.

И тут Александра Николаевна Лукьянова, вспомнив старый народный завет, подошла к иконе, взяла ее в руки и направилась к выходу, за нею поспешила еще одна женщина. Они вышли в кромешный ад. Как же сильны они были духом и верой, что не побоялись в эту минуту обнести иконой погреб, сохранив всех находящихся в нем. Оставшиеся затаили дыхание, думая, что те ушли на верную смерть. Но какова же была всеобщая радость, когда через несколько минут обе вернулись целы и невредимы...

Долго сидели молча. Ожидать второго появления немцев было опасно. К четырем утра бой стал несколько утихать. Решили трогаться в путь. Выйдя из погреба, все онемели от той картины, которая представилась глазам. Земля вокруг погреба была буквально изрыта снарядами, а погреб остался целехонек. Разве это не чудо, подумалось каждому. Тут кто-то вспомнил, что собрались в дорогу без молитвы. Бережно вынули икону; «Царице моя Преблагая...» Пели все - и старые, и молодые, зная, что впереди тяжелый путь. Неожиданно впереди раздался оглушительный взрыв разорвавшегося снаряда; будь они сейчас на том месте, неизвестно, что с ними было бы.

Бой вновь начал набирать силу. Ждать более было нельзя. Под обстрелом двинулись на запад. Кругом все горело, гудело, в воздух летели бревна, камни. С ивангородской стороны шел сильнейший обстрел города. Плутая по заснеженному полю, выбрались к Аувере. Бой остался позади, на берегах Наровы, но тут над головой неожиданно показался бомбовоз. Впереди была лишь каменная стена, к которой все и устремились, ища хоть какого-нибудь укрытия. Некоторое время бомбовоз кружил в небе, проносясь иногда с воем над головой, но вскоре исчез. Воспользовавшись затишьем, двинулись дальше и вышли на большую дорогу. Когда оглянулись, увидели, что над тем местом, откуда ушли, вновь кружил бомбовоз и уже сбрасывал бомбы...

Некоторое время шли по дороге, по которой идти было значительно легче. Но вот послышался гул, который быстро нарастал. По дороге, навстречу обозу, мчался огромный танк «Тигр». Обоз как ветром сдуло с дороги в кювет. На счастье, снегу там намело горы, поэтому никто не пострадал.

И снова началось странствование по заснеженному полю. Наконец вышли на лесную дорогу. Обоз неторопливо двигался вперед, уходя дальше от фронта и приближаясь к Йыхви, но до города было еще далеко. На пути обоз перегнала военная машина, которая неожиданно развернулась и, пристроившись к хвосту обоза, тихонько поползла вместе с ним. Все струхнули. Что бы это значило? Через минуту все выяснилось: над дорогой появился бомбовоз, который, не обратив внимания на обоз, полетел дальше. Как только самолет скрылся из виду, машина помчалась своей дорогой. По этой дороге тащились долго. Где-то в стороне беспрерывно бомбили. Путники устали, проголодались, мучила жажда.

На пути попался эстонский хутор. Но как нелюбезен оказался его хозяин! Пустить к себе он не может, еды у него нет, а если хотят пить, то пожалуйста — из колодца. Вода была ледяная, но бедняги были и этому рады. Все настолько устали от бессонной ночи, от бесконечного хождения по снежной целине, что просто не находили в себе силы двигаться дальше. Хозяин, удостоверившись в том, что имеет дело не с грабителями, попросил Лукьянова помочь ему зарезать свинью, а взамен милостиво разрешил переночевать в сарае с сеном. Лошадь распрягли и отправили под навес, а сами буквально ринулись в сарай, где тут же упали на сено.

Наутро, помолившись перед иконой, пустились в дорогу. Где-то далеко обоз догнала машина с беженцами из Нарвы. Оказались тут и родственники. Узнав о том, что в обозе икона Знамения Божией Матери, они стали упрашивать остановиться, чтобы помолиться у иконы. На пути был пустой хутор. К нему все и устремились. Внеся икону и чувствуя, что самое страшное позади, с благодарностью возносили свои молитвы. Пропели все, что знали, и закончили молитвой «Царице моя Преблагая...».

Машина с беженцами умчалась в Таллинн. Обоз же, дойдя до Йыхви, разделился: Пекаревы с иконой пошли в Кохтла-Ярве, где была церковь, остальные отправились в Сомпа к родственникам.

В Кохтла-Ярве икона хранилась у Пекаревых. В церкви оставлять ее в ту пору было опасно. Каждую субботу, воскресенье и праздники из Сомпа группа прихожан, влекомая особой силой, спешила к своей Заступнице.

Но вот из Таллинна пришел указ вернуть икону в Нарву. Теплым летним днем, с огромным трудом достав грузовую машину, прихожане Кохтла-Ярвеской церкви со слезами провожали икону в Нарву. Человек двенадцать на машине сопровождали ее до Воскресенского собора.

В Нарве с утра готовились к встрече. Хотели было выйти с Крестным ходом навстречу, но, поскольку время прибытия было неизвестно, от этой мысли отказались. Еще по-летнему ярко светило солнце, когда машину с иконой встретили в Нарве трезвоном. Настоятель собора о. Яков Тимофеев с иконою Николая Чудотворца, клиром и прихожанами (терпеливо ожидавшими с самого утра) вышли ей навстречу. Бережно приняв икону, под пение молитвы «Царице моя Преблагая...» внесли в храм и отслужили молебен. Провожавшие плакали. Д. И. Пекарев устроился регентом в Воскресенском соборе, а те, кто пережил эпопею странствия, каждый год приезжали из разных мест в Нарву на праздник иконы Знамения Божией Матери.

Со слов Елены Константиновны Аксеновой-Китшель, живой свидетельницы событий, и написано это повествование.

[/u][b]